Кирилл Павлов - Импортный свидетель [Сборник]
У него было плохое настроение. Начальник экспедиции за снежным человеком, он же режиссер телевидения, его не узнал. Джоджону, как любой начинающей кинозвезде, это было обидно. А цепочка в это время остановилась перед развилкой. Обе тропинки справа и слева, огибая глыбу, вели вверх. Наверху блестел снег. И семь участников предприятия и Джоджон думали о том, как идти дальше.
— Эй, проводник, — вдруг как-то по-колонизаторски закричал начальник экспедиции, — куда идти?
Джоджон таким обращением, естественно, остался недоволен. Но быстро взял себя в руки, даже стал говорить нарочно с акцентом.
— Сей минут, начальник, — скоморошествуя, сказал он, подбегая. — А куда надо?
Начальник, может быть, потому, что был режиссером телевидения, не понял иронии.
— К логову снежного человека, — попросила девушка в красной косынке, — если можно.
— Пещерного, может? — хитря, спросил Джоджон.
— А здесь есть и пещерные? — начальник снова не уловил иронии.
— Как же, да, вон по левой тропинка, если идем…
— А правая куда?
— А она за камнем с левой пересекай.
Все засмеялись. Начальник экспедиции остался недоволен и даже покраснел. Обращаясь к девушке в красной косынке, он нарочно перешел на французский язык:
— Этот абориген еще позволяет себе острить.
Девушка не успела ничего ответить.
Джоджон вспыхнул и вдруг, так же по-французски, сказал:
— У этого аборигена есть на то причины.
Общее смущение завершилось полным дружелюбия ужином.
Действительно, обе тропки пересекались за глыбой, и там обнаружилась как будто только что выстроенная и очень удобная для ночлега площадка. На ней-то и расставили палатки.
Когда все отострились, угомонились, отужинали и завалились спать, Джоджон, глядя на крошечную луну, вспомнил вдруг о своей жене ненаглядной Садригул. А вспомнив, потихоньку рассмеялся, пробормотал даже: «У моей жены в тот день был день рождения…» И увиделся ему его дом, дети, машина, работа — словом, все то, что составляет счастье. И оно выглядело так естественно и осязаемо, что Джоджон, как на экране телевизора, увидел, как из ворот его дома выскользнула маленькая, очень красивая девочка с большим портфелем. Она подошла к Джоджону, чмокнула его в щеку. Он мог бы поклясться, что ощутил ее поцелуй.
— В школу пошла, — грустно сказал Джоджон горам. И они ответили ему ветром.
Но Джоджон ошибался: девочка пошла не в школу.
Вот она, крошка, дочь Джоджона, с большим портфелем стоит на берегу бурной реки и пытается дотянуться до цветка — громадного цветка, что растет на самом краю. Ведь у мамы сегодня день рождения.
Поскользнувшись, она падает в реку. Чудовищная река несет ее. Джоджон — в холодном поту. Но тут же вспоминает пограничную вышку и солдата с биноклем, который увидел девочку и тут же дал тревогу. И тотчас же из-за прибрежных кустов, замаскированные, бросились в воду два солдата.
Тут уж Джоджон веселится от души. Ведь всегда все хорошо, что хорошо кончается… Правда, не достигнута цель, не сорван цветок и… вот уже сам Джоджон стоит на том же уступе, где утром стояла его дочь. Джоджон тянется к цветку, растущему почти в воде, срывает, но теряет равновесие и падает в полной своей форме в воду.
Однако быстро выкарабкивается и оказывается на берегу. Вода течет с него ручьями. Он раздевается и в одних трусах садится за руль казенной машины. Свою форменную одежду он кладет в багажник. Едет, ворчит, но на сиденье его машины лежит роскошный цветок — подарок Садригул от него и дочери.,
Джоджон посмотрел на небо. Оно все было в звездах…
— Ну а теперь, — говорит Джоджон, обращаясь к самому себе, — самое время показать им снежного человека.
И снова ветер доносит до Джоджона музыку. В небе звезды меняют свой цвет и становятся разноцветными. Джоджон потихоньку смотрит на спящих, прислушивается. Холод и мрак, хочется выть по-шакальи. И хочется думать о том, что вот так на Памире наступает зима. Правда, на сто метров ниже ее еще нет, но ведь телевизионщики сами виноваты, что потащились сюда, в холод, искать того, кто не существует. Только деньги переводят да время, лучше бы, право, Хафиза почитали или Хайяма.
А пока мы смеемся над искателями приключений, Джоджон Авзуров подкрадывается к палатке режиссера, потихоньку достает из нее гитару и начинает прикладывать эту гитару к снегу, оставляя в нем огромные, похожие на человеческие, только во много раз больше, следы. Свои следы он ловко заметает ладонью. Черенком гитары он оставляет следы «пальцев». Следы он доводит до обрыва.
После этого с чувством выполненного долга идет спать.
Засыпая, нет сомнений, он видит перед собой лицо Садригул. Садригул гладит его по лысине и говорит голосом режиссера: «Проворонил ты снежного человека».
Удивленный Джоджон открывает глаза и обнаруживает странное сборище возле своей палатки. Все шумно обсуждают происшествие.
— Ну вот же следы, — пытаясь перекричать других, негодует девушка, — значит, он существует!
— Кто?
— Снежный человек.
— Конечно, существует, — вдруг говорит Джоджон. — Он на гитаре играет…
Все смеются.
Режиссер, плохо выспавшийся, ночью замерзший, потому злой и недоступный, не принимает участия в веселье.
— Он действительно был здесь, снежный человек? — спрашивает Джоджона девушка в красной косынке.
— Нет, — говорит Джоджон, — снежных людей здесь нет, это по другой тропинке, а здесь только пещерные… Вон-вон он падает, — вдруг говорит Джоджон, показывая на глыбу, падающую по снежному склону горы.
Полным восторга взором девушка в красной косынке провожает его широко раскрытыми глазами.
После возвращения из экспедиции Джоджон Авзу-ров был приглашен вновь в тот же кабинет к заместителю председателя исполкома.
— Не верю я в снежных людей, — сказал в этом кабинете Джоджон.
— Я тоже, — сказала ему женщина, — но поступить иначе было бы негостеприимно. Кстати, они попросили отвезти одну из сотрудниц телевидения, помощника режиссера, в Калай-Хумб. Им там надо посмотреть натуру.
— Так я же как раз туда еду техосмотр сельхозтехнике проводить, — сказал Авзуров, — конечно же, захвачу…
Джоджона за «снежного человека» в исполкоме не похвалили. Но он вышел оттуда бодрый, считая, что живет и трудится не для похвал.
— У меня есть своя работа, — громко сказал он пустой улице, — интересная и, главное, мужская. Я слежу за порядком на дороге. А снежного человека пусть ищет уголовный розыск или БХСС.
Во второй половине дня, когда были приведены в порядок приостановленные из-за незапланированного вояжа в горы дела, Джоджон с той самой девушкой в красной косынке, что широко раскрыла глаза, когда увидела следы снежного человека на снегу, выехал в Калай-Хумб. С одной стороны их пути нависающая, необозримо высокая отвесная скала давила воображение, с другой — пропасть твердила о суетности бытия…
Где-то внизу билась река. Светило солнце.
— Хорошая погода сегодня, — сказала девушка, чтобы что-то сказать.
Джоджон посмотрел на нее так, словно она сморозила глупость.
— А горы-то, горы какие, — не поняв его взгляда, продолжала девушка, — помните, у Лермонтова?
— Помню, — вдруг перебил ее Джоджон. — Вон там видите облачко? Оно нам испортит погоду.
Девушка вздрогнула. Она думала, наверное, что она одна знает Лермонтова, и посмотрела вперед. Над одним из пиков действительно виднелось облачко, косматое, зацепившееся за гребень скалы.
— До Калай-Хумба ехать четыре часа, — сказал Джоджон, — а от силы через два я сниму с себя всякую ответственность за природу. Здесь будет буря с селем. Так что лучше всего доедем до Рушана, там переночуем.
Девушка слово «переночуем» восприняла близко к сердцу, к тому же превратно, и не поняла, решив, что Джоджон шутит. А потом, как водится, возмутилась.
— Мы едем в Калай-Хумб, — заявила она, — у вас же есть приказ довезти меня туда сегодня.
Джоджон промолчал, не скрывая недовольства. Дальше они ехали молча.
А в это время порывистый ветер стал рвать дорожный указатель с надписью «Рушан». По обшивке машины защелкали, как орешки, мелкие камешки. Стало вдруг темно, и хлынул дождь. И вдруг в этом месиве природных сил словно предупреждение вспыхнул последний солнечный луч и исчез.
…А кое-где, наверное, сияет солнце…
Девушка в красной косынке в ужасе смотрела на ДжОджона, а тот, вцепившись в руль, глядел на часы, дорогу и спидометр.
Уже в темноте они подъехали к Рушану. С гор реками стекала на дорогу глина с камнями. По радио пел детский хор.
— Когда поют дети, — вдруг зачем-то сказал Джоджон, — я знаю, что все будет хорошо…
Но до «хорошо» еще надо было дожить.
По крыше машины застучал дождь уже не с камешками, а с камнями.
